http://www.watchrussia.com/articles/fil … romantizma

Философия романтизма

Текст: Ирина Удянская; Фото: Платон Шиликов

Самый пылкий романтик Большого театра, станцевавший весь классический репертуар – «Жизель», «Раймонду», «Спящую красавицу», «Лебединое озеро», «Ромео и Джульетту» – и занятый во всех недавних премьерах, победитель проекта «Большой балет» на телеканале «Культура», трудоголик, мечтатель и просто красивый человек Артем Овчаренко рассказал WATCH о своей новой роли – Армана Дюваля в «Даме с камелиями», работе с хореографом Джоном Ноймайером и своем отношении к современному танцу.

В театре у вас амплуа балетного принца, героя-любовника. Как складываются ваши отношения с современной хореографией, которая в большинстве случаев не рассказывает никаких историй?

Конечно, я танцевал принцев еще со школы, но в моем репертуаре встречаются партии, ломающие этот стереотип, например Замарашка в детском балете «Мойдодыр». Что касается моей последней роли в «Даме с камелиями» Джона Ноймайера, не могу сказать, что это современная хореография, contemporary. Спектакль построен на классических движениях, это скорее современная хореодрама.

У Ноймайера очень осмысленная хореография. Я его как-то спросил: «Может быть, Дюма написал эту книгу как либретто к вашему спектаклю?» В «Даме с камелиями» нет театральности, наигранных жестов – все естественно, как в реальной жизни. Балет создавался для камерной сцены, а не Большого театра, но это никак не помешало мне воспринимать спектакль. У Джона нет ничего второстепенного, каждая деталь играет важную роль: кто как входит, где лежит книга, какого цвета камелии у Маргариты. Передо мной стояли точные задачи, что именно сказать зрителю. Это было главным, когда я вышел на сцену. И впервые в жизни я танцевал, не думая о том, как выполню то или иное движение, подниму ногу в арабеск, скручу пируэт.

Какой он, ваш Арман? На что вы опирались, когда готовили партию?

Основная работа в этом спектакле – три больших адажио, в каждом своя история. В первом акте Арман только знакомится с Маргаритой. Он знает, что она куртизанка, проститутка, повидавшая мир и знающая цену деньгам, у нее в доме богатые покровители, на шее – бриллианты, на столике – шампанское Dom Pérignon. И вдруг появляется простой парень, к которому она проникается симпатией. Когда я вбегаю в будуар, Маргарита лежит ко мне спиной, а мне нужно как-то начать разговор. И я очень осторожно притрагиваюсь к ее руке. В этом адажио Маргарита сильнее Армана, она будто говорит: «Ты знаешь, кто я такая». Она привыкла к роскоши, а тут появляется человек, который предлагает ей только руку. И ее реакция – минутная пауза. Это очень сильный момент у Ноймайера. За эту минуту герои как магниты притягиваются друг к другу.

Маргарита приглашает Армана присесть рядом с ней на кушетку, а он просто падает к ее ногам. Когда начинается адажио и я поднимаю ее, Джон просил, чтобы я сделал это плавно и безусильно, без рывка. Маргарита должна понять, что Арман готов пронести ее над всем миром на руках. Она говорит о своей чахотке, а я начинаю ее целовать, будто пытаюсь убедить: «Моя любовь спасет тебя от болезни, ты забудешь обо всем». В спектакле есть эпизод, когда Маргарита убегает, а я иду за ней 8 тактов на коленях. Она убеждается, что даже если мне придется пройти на коленях весь Париж, я это сделаю.

Из книги Дюма мы знаем, что Маргарита носит белые камелии в «рабочие» дни и красные – в «выходные». В первом акте она дарит Арману красный цветок и говорит, чтобы он пришел к ней, когда камелии поменяют цвет. А во втором акте, когда Арман засыпает над книгой, Маргарита прокрадывается в его каморку и оставляет белую камелию. Проснувшись, Арман обнаруживает долгожданный цветок и счастлив, что она была здесь. В балете Ноймайера мы понимаем каждый шаг. Все детали символичны.

Второе адажио в загородном доме Маргариты совсем другое – трепетное, тихое: два человека уже любят друг друга и мечтают, строят планы, наслаждаются жизнью. Маргарите стало легче, она перестала кашлять кровью, начала забывать о болезни. Потом мсье Дюваль уговаривает ее оставить Армана, ведь связь сына с куртизанкой – немыслимый позор для семьи. Арман возвращается и читает письмо, в котором его возлюбленная говорит, что они должны расстаться. Он не понимает, что происходит. Идет эмоциональный взрыв: «Это была ложь? Я был очередной игрушкой для нее? Она выбрала свою прежнюю жизнь?» В конце монолога я мечусь по авансцене из последних сил и вдруг вижу, как обнаженная Маргарита ложится в кровать с герцогом. Гаснет свет. Я никому не пожелал бы увидеть такую сцену в реальной жизни и старался донести чувства моего героя до зрителя через собственные ощущения.

В третьем акте есть знаменитая пауза Ноймайера: герои случайно встречаются на Елисейских Полях, Арман подходит к Маргарите, у нее медленно падает из рук букет белых камелий. Когда я поднимаю букет, ей очень хочется прикоснуться к моим волосам, но она не может: она поклялась моему отцу пожертвовать своей любовью. Тут появляется Олимпия, и назло Маргарите я начинаю с ней флиртовать. Беру на руки, отношу в свою комнату, начинаю раздеваться, но не в силах продолжить. Олимпия мне отвратительна.

Третье адажио не похоже на предыдущие. Маргарита и Арман причинили друг другу столько боли, что не могут быть вместе, хотя и желают этого. Это адажио эмоционально очень сильное, глубокое: чувства говорят моему герою одно, сознание – другое… Внутренний разлом. Еще недавно мы были такими влюбленными, и вот она опять спит с кем-то за деньги, опять ей дарят эти украшения! На Золотом балу Арман напивается и небрежно, вульгарно начинает швырять Маргариту по всей сцене, унижая ее: «Мне наплевать, потому что я пьян». Я даю ей конверт, она с замиранием сердца открывает его, но обнаруживает деньги и падает в обморок. Такие проникновенные эпизоды дают мне возможность жить на сцене, а не играть. Я держу Маргариту за талию, она падает в арабеск, но делает это, потому что я хочу ее поцеловать – она уворачивается, и получается растяжка. Это пример осмысленного, повествовательного движения – хореография идет от состояния героев.

«Дама с камелиями» – физически очень непростой спектакль, а эмоционально – во сто крат тяжелее. Полгода я жил этой историей, забывая, где сцена, где реальность… Было очень странное ощущение, когда все закончилось. Я приготовил этот спектакль, насколько мне позволил мой жизненный опыт. Возможно, через год мой Арман станет другим, ведь с годами я меняюсь, а на сцене мы с ним одно целое.

“Полгода я жил этой историей «Дамы с камелиями", забывая, где сцена, где реальность… Было очень странное ощущение, когда все закончилось

Этот балет изменил вас как человека?

Он открыл для меня много философских вещей. Какова наша первая реакция, когда мы узнаем, что Маргарита – проститутка? Осуждение. Но возьмите ее историю. У нее большое сердце, она жертвует своим счастьем ради репутации семьи Армана. Если бы я знал, что болен и скоро умру, я бы жил на всю катушку! А она идет на такую жертву. Я не представляю, каким внутренне сильным человеком нужно быть, чтобы отказаться от своей любви и вернуться к прежней опостылевшей жизни. Я и раньше опасался осуждать людей, но после того как «пожил» в этом балете, наверное, стал еще более терпимым.

Сколько бы я ни танцевал этот балет, он всегда будет для меня интересным – здесь есть где развернуться артисту. Ноймайер поразил меня своей глубиной. Ведь эмоции на сцене можно выражать по-разному: размахивать руками и кричать «Что ты сделала?!» или опустить голову, а потом просто поднять глаза. Когда мы работали с Джоном, он просил представить, будто нас снимает камера на расстоянии метра. Ему была нужна игра как в кино или в драматическом спектакле. Нас много лет учили говорить телом, а тут представилась максимальная возможность рассказать историю. По сути мне посчастливилось испытать себя как драматического артиста, не только как классического танцовщика, и думаю, это тоже повлияло на мое мировосприятие.  «Дама с камелиями» меня очень сильно вдохновила, но я был выжат как лимон. По степени насыщенности дуэтов я могу сравнить ее разве что со «Спартаком». Я отдал зрителю все, что у меня было. Два дня после премьеры я не приходил в театр – просто не мог общаться ни с кем из реального мира.

Как проходили репетиции с Джоном Ноймайером? Насколько он требователен?

Когда Ноймайер ходил по репетиционным залам и выбирал себе исполнителей для «Дамы с камелиями», я даже не признал знаменитого хореографа. Мы разучивали спектакль с его ассистентом Кевином (Кевин Хайген. – Прим. WATCH). А когда приехал Джон, были репетиции, состоящие из разговоров: он говорил, а мы слушали, впитывали, начинали понимать смысл. Потом он объяснял каждой паре солистов, как лучше танцевать адажио, исходя из своей природы. Хореография одна и та же, но все танцуют по-разному, главное, чтобы было красиво и в то же время убедительно. Кстати, до этого мы с Ольгой Смирновой ездили разучивать «Даму с камелиями» в Гамбург. Мы понимали, что и Кевин, и Джон приедут ближе к премьере, примерно на неделю. Но что такое неделя для этого спектакля? Нам не хотелось станцевать для галочки. В Москве моя жизнь подчинена определенному графику: просыпаюсь, ем, еду на работу, делаю класс, потом у меня репетиции, встречи, вечером спектакль. День сурка. А в Гамбурге появилось время почитать, побыть наедине с Дюма и этим спектаклем, подумать о том, какой мой Арман, что мне надо рассказать зрителям. У меня впервые была возможность сфокусироваться на одном спектакле. Думаю, это очень повлияло на результат.

Мне кажется, я всегда сдерживаю в себе эмоции. Боюсь ранить людей, сказать что-то лишнее, хотя, может быть, если скажу, то буду прав. Но кто я такой, чтобы кого-то воспитывать? А сцена дает возможность выразить эти эмоции, взорваться, выпустить из себя все, что накопилось. На сцене я сам себе хозяин и могу делать что хочу. Когда это происходит, я понимаю, что «мой стакан пуст». И уже в реальной жизни ни на кого не срываюсь. Джон мне, кстати, сказал, что я очень убедителен в сцене, когда Арман напивается. Притом что я вообще не пью.

На репетициях был смешной эпизод, когда мы с Олей уже все выучили, довели движения до автоматизма и начали получать удовольствие от того, что делаем. И тут Кевин и Джон попросили Олю надеть костюм – большое тяжелое платье. И оркестровая репетиция у нас не пошла. Платье так сильно мешало, отвлекало и било по ногам, что со многими вещами мы вообще не справились. Однако на следующий день мы сделали выводы и станцевали хорошо, уже учитывая инерцию громоздкого наряда Маргариты. И я сказал Джону: «Мне показалось, что вчера мы танцевали втроем: Оля, я и это платье».

“
В жизни я всегда сдерживаю в себе эмоции. а сцена дает возможность взорваться, выпустить из себя все, что накопилось

Вы танцевали хореографию Уэйна Макгрегора, Иржи Килиана, Йормы Эло. Чей стиль вам ближе всего? И почему?

Я всегда должен понимать, для чего я на сцене, даже если это абстрактный балет. Если не понимаю, становится скучно. Балет Макгрегора Chroma – это альтернативный рок The White Stripes в оркестровке. Музыка настолько динамичная, энергичная и современная, что, когда слушаешь ее вживую, каждая клеточка твоего тела хочет танцевать. Это заводит. У Макгрегора необычная хореография, он говорил, что представляет артистов как насекомых. На сцене происходит что-то невозможное. Вроде бы человек физически не должен так гнуться, поднимать ногу в таких ракурсах. У зрителя появляется ощущение, что мы сделаны из пластилина. И это по-своему интересно.

Как вы относитесь к критике? Насколько вы ранимый человек?

Я философски отношусь к своей профессии. И чем я в ней дольше, тем мне интереснее. Мне часто говорят: «Артем, ты теперь премьер Большого театра, ты уже достиг своего пика». А для меня это просто еще один результат. Я не стремился стать премьером, просто упорно и честно делал то, что мне нравилось. Сейчас мне стало интересно учиться. Еще года два назад у меня не было столь интенсивного стремления познавать новое. Я учусь даже у обычных людей, даже из этого интервью я что-то вынесу. Очень спокойно стал относиться к критике, почти не захожу на форумы. Готов выслушать всех, но у меня всегда есть свое мнение. Артист должен быть уверен в том, что делает.

Потеряешь уверенность – и результата не будет. Знаете, как у Пушкина: «Хвалу и клевету приемли равнодушно». Я пытаюсь делать все, чтобы меня не сбили с моего пути. При этом я не очень упертый и понимаю, что со стороны иногда виднее. Если рассказываешь свою историю людям, важно с ними общаться, учитывать их точку зрения.

Диана Вишнева как-то признавалась, что всю жизнь мечтала станцевать «Жизель» Матса Эка. А у вас есть какой-то современный балет, в котором вы мечтали бы станцевать, или, может быть, вы мечтаете, чтобы кто-то из современных хореографов поставил спектакль специально для вас?

Любимой для меня пока еще остается роль Армана, и, наверное, мне еще есть что досказать зрителю. А вообще мне нравятся спектакли с сюжетом. Из современных хореографов большое впечатление на меня произвел Дэвид Доусон, который ставил для нас с Аней (Анна Тихомирова. – Прим. WATCH) «Серую зону» в телепроекте «Большой балет». Почему «серая зона»? Нереальный свет, вымышленные герои, место, где нет никого, кроме вас, и где ничто не определено четко. Отношения между мужчиной и женщиной, замкнутый круг. И в финале каждый уходит своей дорогой. Доусон открыл мне глаза на многие вещи, связанные с современной хореографией. Когда он пришел на репетицию, то дал мне обычные серые носки. Я всегда танцую в балетных туфлях, но он настоял на носках, чтобы я по-другому почувствовал танец. И это было как перейти с одного языка на другой. Мой танец изменился: сцепление с полом стало другим, я начал передвигаться как кошка, скользить по полу, у меня будто появились мягкие подушечки на пальцах.

Классические спектакли танцевать сложнее. Нужно много лет провести у балетного станка в академии, получить фундамент, «отточить носок». Я часто наблюдаю, как люди начинают балетную карьеру, у них не получается, и они уходят в современную хореографию. Но не каждый балетный танцовщик может танцевать сontemporary, этому тоже нужно учиться. Многие современные спектакли построены на классических движениях, но диафрагма работает по-другому, от этого быстрее устаешь. Пластика может быть настолько насыщенной и необычной, что возникают сложности. Но если понимать координацию движений, осознавать, насколько они логичны, современная хореография позволяет каждому рассказать свою историю. Она заслуживает любви и уважения любого артиста.